равно, — говорит, — лето пропало!»

Бабушка налегла на утюг, и голубое полотно побледнело от прикосновения горячего металла. Утюг, разгораясь, свирепел всё больше и больше, словно он, так же как и бабушка, был зол на Надю.

— Все экзамены на осень? — удивилась Гуля. — Да она же ни за что не сдаст!

— Я и то говорю, не сдаст… — вздохнула бабушка. — До слёз меня вчера довела. — Старуха помахала в воздухе утюгом, чтобы немного охладить его. — В могилу меня эта вертушка загонит!

И, смахнув слезу, бабушка в последний раз провела утюгом по голубой ткани и положила сияющее чистотой платье на кружевное покрывало постели.

Из передней послышалось звяканье ключа.

— Вот и она, бессовестная, — сказала бабушка. — И жалко мне её: всё же сиротка, растёт без матери, отец всегда в командировках, вот и делает что хочет…

Надя, кудрявая, лёгонькая, тонконогая, и в самом деле похожая на козу, вбежала в комнату и, поцеловав на бегу бабушку, а потом и Гулю, сразу устремилась к кровати.

— Вот спасибо, бабусенька! Я достала как раз билет на концерт Орловой, и мне необходимо свежее платье. Ах, у меня не бабушка, а чистое золото! — И, подумав, прибавила: — Конечно, когда не ворчит.

Бабушка только вздохнула и пошла на кухню.

— Ты что это придумала, Надька? — начала Гуля. — Школу бросать, что ли?

— Тебе бабушка уже успела нажаловаться? — спросила Надя. — Я и не думаю бросать школу. А только хочу отложить эти чертовские экзамены на осень. Всё равно осенью надо сдавать физику, заодно сдам уж все предметы.

— Сядешь ты, Надька, на мель со своим «заодно». Давно ли ревела на физике?

— Почему сяду? Подумай сама…

И Надя принялась доказывать Гуле, почему ей нужно перенести экзамены на осень. Во-первых, она так устала за год, что ей ничего не лезет в голову, а за лето она отдохнёт и наберётся сил… Во-вторых, летом в дождливую погоду очень приятно заниматься. («Всё равно, понимаешь, некуда идти!») В-третьих, учителя за лето тоже отдохнут и станут гораздо добрее.

— В-четвёртых, — продолжала Надя, — мне в последнее время вообще не везёт, определённо не везёт! Лучше сейчас и не рисковать.

Гуля слушала её, покачивая головой.

— Знаешь, — сказала она, — плыть по течению очень легко, одно удовольствие. Лодка как будто сама идёт. А попробуй поверни обратно. Тебя захлестнёт так, что не выберешься!

Надя с недоумением смотрела на Гулю.

— Не понимаю, к чему ты это говоришь!.. То лодка, а это экзамен. Совсем разные вещи!

— И вовсе не разные! — с жаром сказала Гуля. — Ты пойми — это ко всему подходит, решительно ко всему. Только дай себе волю, начни жить как легче, и тебя понесёт так, что не выплывешь. Это надо помнить всю жизнь. Это самое, самое главное!

Гуля до того разошлась, что и не заметила, как в комнату вернулась бабушка. Держа в руке кофейник, она стояла на пороге и слушала Гулю.

— Что правда, то правда, — сказала она наконец. — Я седьмой десяток доживаю, а то же самое слово в слово скажу. Опасно вниз по течению плыть…

— Да ты же никогда и на лодке не каталась! — перебила её Надя.

— Было время — каталась, и побольше тебя! — усмехнулась бабушка.

Из передней донёсся телефонный звонок. Надя опрометью бросилась из комнаты.

— Гуля, это тебя! — послышался её разочарованный голос.

— Меня? — удивилась Гуля.

В телефонной трубке что-то отчаянно трещало и клокотало. Гуля сразу же догадалась, что это звонит Фрося. Фрося всегда кричала в трубку так, будто находилась за несколько тысяч километров от Киева.

— Фросенька, — сказала Гуля, — говори потише, я ничего не разберу…

Фрося стала говорить немножко спокойнее, и Гуля наконец услышала:

— Та бежи ж швыдче до дому, бо тебе батько выкликав з Москвы! Швыдче!

— Папа! — обрадовалась Гуля. — Бегу!

И она чуть не выронила телефонную трубку.

Когда она добежала до дому, сердце у неё билось так, что она не знала, сможет ли сказать отцу хотя бы одно слово. Но междугородная станция позвонила не сразу, и Гуля успела отдышаться.

Она не всё услышала, что говорил ей отец, но разобрала самое главное: он позвонил ей только для того, чтобы поддержать в трудное время экзаменов.

Милый, знакомый отцовский голос, слабо доносящийся из такой дали, звучал ещё ласковее и мягче, чем всегда.

И Гуля с особенной радостью кричала, нежно поглаживая рукой чёрную трубку:

— Да, да, держусь, папочка! По физике «отлично». И по литературе «отлично»! Миленький, дорогой мой, спасибо, что позвонил!..

Ещё одно испытание

Со ступеньки на ступеньку проходила Гуля всю трудную и крутую лестницу экзаменов. Одна ступенька была пониже, другая — повыше, перед одной приходилось дольше готовиться к подъёму, перед другой — поменьше.

А когда все ступеньки были наконец пройдены, лестница показалась Гуле вовсе не такой уж высокой.

Экзамены были сданы отлично, но отдохнуть Гуле не пришлось.

Впереди были новые испытания, на этот раз физкультурные, — общегородское соревнование по плаванию и прыжкам в воду.

После сидения за книжками Гуле особенно приятно было бегать на водную станцию.

Лето было уже в разгаре, и занятия из бассейна перенесли на водную станцию, на Днепр.

У Гули обгорел нос, и вся она стала шоколадная, только волосы ещё больше посветлели.

Подготовка шла прекрасно — хоть завтра прыгай с вышки на глазах у всего Киева. Не хватало одного — резиновой шапочки. Но, как назло, шапочки не было в то лето ни в одном магазине.

— Знаешь что? — сказала ей как-то Мирра Гарбель, которая принимала самое близкое участие во всех Гулиных делах. — Выпишем шапочку из Ленинграда, [20] прямо с «Треугольника». [21]

— С ума сошла! — сказала Гуля.

— Да нет, ты же всё-таки артистка. Может быть, они тебя знают.

— Много таких артисток! — сказала Гуля.

Но Мирра решительно взяла чернильницу, лист бумаги и села сочинять письмо.

Через несколько минут перед Гулей лежал черновик письма, написанного тонким, красивым Мирриным почерком:

«В комитет комсомола завода „Красный треугольник“

Дорогие товарищи!

Простите, что обращаюсь к вам. Не знаю, помните ли вы меня. Я снималась во многих кинофильмах: „Дочь партизана“ и пр. Сейчас мне предстоит участвовать в общегородских соревнованиях по плаванию и прыжкам. Я должна буду прыгать с десятиметровой вышки, а у меня нет резиновой шапочки. Не можете ли вы помочь мне…»

Гуля пробежала глазами черновик письма и взялась за перо.

— «Десятиметровой» не надо. Не всё ли им равно, с какой вышки я буду прыгать… «И пр.» не надо. Не так